МОЙ ПУТЬ – IFMC

Дмитрий ЗАЛЕССКИЙ — один из знаковых хореографов Международного фестиваля современной хореографии (IFMC) в Витебске. Его жизнь с 10 лет неразрывно связана с ритмом этого фестиваля, а творчество дважды отмечено премией имени Евгения ПАНФИЛОВА. В своём интервью он с ностальгией вспоминает родной Витебск и рассуждает о современном искусстве и обществе — порой жёстко и провокационно.

— Я так или иначе слежу за тем, чем живет белорусская хореография, общаюсь с людьми. И когда разговор заходит о тебе, многие говорят, что ты в творчестве резкий. По крайней мере, у меня сложилось такое мнение. Что, как говорится, за словом в карман не лезешь.

— Я мягкий.

— Объясняй.

— Я очень мягкий. И я очень люблю правила игры. Часто ругаю себя за то, что в голове у меня идеальная картинка, а из-за разных обстоятельств — света, звука, заказчика — когда хочется добиться идеала, получается как получается. Я за это себя очень ругаю. И, возможно, со стороны складывается впечатление, будто я говорю: «НЕТ, Я СКАЗАЛ!». Но в 99,9% случаев я виню себя за то, что не получилось так, как я хотел. Я очень часто иду на компромиссы, и внутренние в том числе. Как ни странно, я очень мягкий человек, и это мне мешает в жизни. Поскольку я иногда спрашиваю у условного заказчика: «А ВОТ ТАК НОРМАЛЬНО? МОЖЕТ ХОТИТЕ ТАК? ИЛИ ТАК?». Для меня должны быть правила игры. Я разделяю современную хореографию на множество пластов: балетная современная хореография, постсоветская современная хореография... Не хочу говорить, но в свое время, когда-то в университете культуры, была своя современная хореография, с фольклором внутри.

— Но ты ее хорошо так изучил.

— В свое время — да, конечно. И таких пластов очень много. Еще есть, например, «ЖЕСТКИЙ ЕВРОПЕЙСКИЙ АНДЕГРАУНД».

— То есть ты говоришь о пластах, которые развиваются неструктурированно во времени? Грубо говоря, они существуют в своей собственной оболочке, вне времени?

— Они существуют одновременно. Что касается моей мягкости или жесткости, то, возможно, мой тон просто нацелен на работу. Даже когда выставляют свет, я говорю режиссеру по свету: «Я ТЕБЕ ДОВЕРЯЮ ПОЛНОСТЬЮ. ТОЛЬКО СДЕЛАЙ КРАСИВО — ЧТОБЫ МНЕ НРАВИЛОСЬ». Я открытый человек и с распахнутыми объятиями пускаю людей внутрь своего мира. Но — пока мне не сделают что-то плохое. И если я вижу этот «ХОП», то говорю себе: «ОКЕЙ, ЗНАЧИТ, ИГРАЕМ ПО ТАКИМ ПРАВИЛАМ». А то, что люди так обо мне говорят... Они просто меня не знают. Еще раз: пока меня кто-то не подставит, я очень открыт. Вот у меня жена более закрытая, чем я. Для нее не так просто пустить кого-то к нам домой. А я, наоборот, очень люблю гостей.

— Но тебя когда-то жена подпустила к себе.

— Да, мне повезло. Мы дополняем друг друга. Она меня очень поддерживает, и для меня она — лучший друг. Она меня понимает с полуслова. Даже больше, чем я ее. Мы стараемся поддерживать друг друга.

— Мы с тобой идем по парку имени Фрунзе, и ты назвал его клёвым местом. Почему?

— Здесь прошло мое детство. Мы часто приходили сюда. Весной река Витьба разливалась.

— Тебе эти воспоминания действительно важны?

— Очень важны. Когда я уехал от родителей в Минск в 2000 году, эти воспоминания сильно меня поддерживали. Долгое время меня тянуло в Витебск, город, где я начинал свой творческий путь. Минск казался мне слишком попсовым, но со временем я принял его. Не то чтобы я забыл свои корни, но воспоминания стали частью моего внутреннего мира. Вчера мы настраивали свет для выступления, и мои танцоры с восхищением смотрели на сцену. Я сказал им: «РЕБЯТА, ВЫ ЗНАЕТЕ, Я ВИЖУ ЭТО С ДЕСЯТИ ЛЕТ НА IFMC. Я ВЫРОС НА ЭТОМ СВЕТЕ». Когда я прихожу на мероприятия в Минске, я часто говорю световику: «ВКЛЮЧИТЕ ДЕЖУРНЫЙ СВЕТ». Я знаю, что такое «ПРОСТРЕЛЫ», «КОНТРОВОЙ СВЕТ», «ВОЗДУХ» — атмосфера. Мне нравится это слово. Я его называю так: «АТМОСФЭРА». Все эти знания и опыт я получил благодаря ансамблю «ЗОРЬКА», поездкам и участию в IFMC. Сначала я был зрителем, а потом стал куратором. Сейчас говорят, что начитанность уступает место насмотренности. В моем случае это всегда было насмотренностью.

«ЗОРЬКА» – заслуженный любительский коллектив Республики Беларусь образцовый хореографический ансамбль

Хореография

Беларусь

Больше информации

— Есть мнение, что мало читать — это плохо.

— Я не люблю читать. Совсем. За всю жизнь я прочитал всего четыре биографии известных людей, например, Сальвадора ДАЛИ. В мастерской Владимира Васильева мы ставили спектакли по литературным произведениям, таким как работы ПЛАТОНОВА и ШУКШИНА. Я всегда иду на репетиции без чтения текста. Книги отвлекают меня. Однажды я попытался прочитать сценарий, но понял, что это помешает мне сосредоточиться на хореографии. Последний спектакль, который я поставил по литературному произведению, — «12 СТУЛЬЕВ» вместе с Сергеем КОВАЛЬЧИКОМ. Но я не читал книгу. Я спросил Сергея Михайловича, зачем мы это делаем. Он ответил, что у нас будет красивая погоня. Я сказал, что мы возьмем велотренажеры и батуты. Я беру образ, а не текст, и мне это не мешает.

— Даже слушая это, я вижу перед собой провокатора.

— Это не специально и не из желания кому-то что-то доказать. Я по знаку зодиака Стрелец и верю в астрологию. Стрельцы склонны нарушать правила, это у нас в крови. Для меня это не вызов, а естественная часть натуры. Как кто-то находит утешение в медитации, кто-то в чтении книг, а кто-то просто слушает музыку. Музыка для меня очень важна.

— Выделишь главную для себя музыку?

— Нет. Я слушаю разную всю жизнь.

— Может быть, ты боишься тишины?

— Я не боюсь. Но музыку я собирал всю жизнь. У меня были внушительные папки с дисками. Если нужно было что-то найти, достаточно было открыть одну из них. Там было всё: от аргентинского танго до мелодий Корана, от белорусских народных песен до «STOCKHAUSEN» с его скрипучими звуками, словно жука держат в коробке.

— Но получается, что твоя база — не в буквах, а в звуках. Это не начитанность или насмотренность. Это наслышанность.

— Когда я с 10 лет посещал фестиваль IFMC, я видел работы Евгения ПАНФИЛОВА и понимал, что есть человек, создавший свой уникальный коллектив. Не народный, а авторский и современный. Не нужно идти в оперный театр, можно создать свое. Поступая в Университет культуры, я уже знал, что сделаю свой коллектив. Чем больше возможностей показать ребенку в детстве, тем больше у него шансов реализовать их в будущем.

— Получается, современный Дмитрий Залесский стал таким благодаря Евгению Панфилову.

— Не совсем, хотя его влияние, безусловно, было. Прежде всего, благодаря моему месту рождения – «ЗОРЬКЕ» и IFMC. Но изначально я такой благодаря родителям и предкам. Они направили меня в эту сторону. Однако, если бы мне было неинтересно, ничего бы не вышло. Панфилов не влиял на меня напрямую, но был важной фигурой. Он устраивал шоу в Монако и ставил трогательный «БАЛЕТ ТОЛСТЫХ».

— Ты же с ним не общался?

— Никогда. Я видел его, и для меня такие фигуры, как Евгений ПАНФИЛОВ, Алексей РАСТОРГУЕВ, Алексей КОЛБИН и Сергей РАЙНИК, казались недосягаемыми звездами. Я даже не здоровался с ними, ведь кто я такой? Но прошлым летом в Барнауле мы с Алексеем РАСТОРГУЕВЫМ ставили спектакль по ШУКШИНУ. Мы так сблизились, что нас начали искать. Мы не хулиганили. В нашей компании было четыре человека: Саша МОГИЛЁВ, я, РАСТОРГУЕВ и Юра СМЕКАЛОВ из Мариинского театра. Мы называли себя «ЧЕТВЕРИО» или «BEATLES». Алексей РАСТОРГУЕВ всегда был для меня недосягаемой звездой. Я прошел путь от мальчика из «ЗОРЬКИ», который однажды привез свою работу на международный фестиваль и слышал: «Дима, ты свой, переоденься вон там в углу», — до момента, когда у меня появилась гримерка прямо напротив сцены. И оттуда выезжают «ПАНФИЛОВЦЫ», а я заезжаю.

— Это путь.

— Недавно меня спросили: «Что для тебя значит IFMC?» Я ответил просто: «IFMC – ЭТО МОЙ ПУТЬ». Вместе с РАСТОРГУЕВЫМ мы сделали два бейджика «ДРУЖБАНЫ» с нашим общим фото. Теперь я, который раньше смотрел на сцену с восхищением, теперь сам часть этого мира.

— Мы проходим скульптуру «Три реки». Она для тебя знаковая?

— Да, очень. Когда я ехал на автобусе в КЗ «ВИТЕБСК» на репетицию, выходил на этой остановке. Перед каждой репетицией я проходил мимо скульптур, понимая, что впереди два часа работы в «ЗОРЬКЕ».

— Как так случилось, что тебя не было на IFMC много лет, но ты чуть ли не его главная легенда?

— Люди создают легенды, а я ничего не создавал. Но это мой путь — от мальчика до приглашенной звезды.

— Это была цель, задача?

— У меня нет ни цели, ни задачи. Хотя, если быть честным, изначально они были. Без амбиций я бы не достиг того, что имею. Иногда я ловил себя на мысли, что у меня две премии Евгения ПАНФИЛОВА. Когда их стали вручать каждый год другим хореографам, для меня они будто потеряли свою ценность. Сначала это меня задело. Но затем я подумал: почему бы людям не расти благодаря этим наградам? И сказал себе: «ЗАЛЕССКИЙ, УСПОКОЙСЯ».

— Это говорит о том, что ты ревностно относишься к своему творчеству.

— Я очень трепетно отношусь к своим идеям и не люблю, когда их крадут. Это происходит часто — и в Москве, и здесь. Иногда я узнаю свои задумки в чужих постановках. Недавно я разговаривал с руководителем одного коллектива из Минска, который мне не нравится. В его команде работают мои бывшие танцоры, и их лексика очень похожа на мою. Я устал от этого и прямо сказал ей: «Я тебя не люблю, потому что ты берёшь чужие идеи». Для меня важно создавать что-то уникальное, чего раньше не было. Но она ответила: «Мы смотрим один и тот же Pinterest». Я возразил: «Мы с тобой смотрим разные Pinterest». Это о насмотренности, о том, как мы её используем. Я не хвастаюсь, просто воспитан на витебском фестивале и понимаю, что даже один и тот же ресурс можно воспринимать по-разному.

— Получается, ты встаешь на защиту творчества в целом?

— Я даже не творчество защищаю, а поддерживаю прогресс.

— Но ты не лукавишь? Ибо выглядит это как слишком красиво.

— Я искренне верю в прогресс. Мне не нравится присваивать чужие идеи. Я выступаю за их развитие и улучшение. Что касается упомянутого коллектива, то если вы взяли мою идею, постарайтесь сделать её лучше. А вы...

— Тебя не было много лет на IFMC, и мне показалось, что ты будто разочаровался в современном танце и искусстве.

— Меня часто упрекали в том, что я «ПРЕДАЛ СОВРЕМЕННОЕ ИСКУССТВО». Но это не так. Я вырос на нем и считаю его основой. Сейчас я создаю корпоративные номера на заказ, но contemporary все равно присутствует в моих работах. Я стараюсь использовать элементы этого направления, если это уместно. Даже в своих мыслях я постоянно обращаюсь к современному искусству, чем бы ни занимался. Мы достигли успеха на фестивале, а затем немного изменили курс, но это лишь временно.

— Ты сказал, что детские воспоминания ты уютно положил на полочку и отпустил. Это была какая-то точка?

— Конечно. Ты переключился на что-то другое. Это не значит, что ты перестал об этом думать. Но боль ушла.

— Что это значит?

— Скучаю. Ностальгирую по атмосфере детства. Витебск сильно повлиял на меня, поэтому я назвал свой коллектив Zalesski Dance Design Show. Здесь много учебных заведений по дизайну, и город дал путевку в жизнь многим талантливым специалистам. У меня много друзей из этой сферы.

— В Витебске родились и выросли великие люди, как Марк Шагал. Ты испытываешь гордость от того, что тоже отсюда?

— Конечно. Сейчас на моей одежде изображено произведение КАНДИНСКОГО. То есть, я ношу с собой супрематизм. Я вырос с друзьями, с которыми мы часто обсуждали современное искусство. В Витебске, помимо IFMC, проходили и другие конкурсы, такие как «АРТ-СЕССИЯ».

— А давай поговорим о внутреннем дизайне. Ты воспитывал в себе не творческого человека, а крепкую уверенную личность? Мне кажется, ты предельно уверен в себе.

— А если я признаюсь, что не всегда уверен в себе? Я больше полагаюсь на чувства и сердце, чем на разум. Хотя мне очень нравится умный танец и умные танцовщики. Люблю, когда люди на сцене понимают, что делают. Я уверен в себе, когда знаю, что это именно то, что нужно. Но, конечно, были и сомнения. Долгое время в Театре танца DOZSKI я ошибался, спрашивая у ребят, нравится ли им то, что я предлагаю. С точки зрения лидерства и субординации, это могло создавать ощущение моей неуверенности как постановщика. Но все танцовщики у меня особенные. Кто-то со мной недолго, а кто-то, как Андрей ДМИТРИЕВ, уже 18 лет. До 18 часов он инженер, после — танцовщик. Он четыре раза танцевал со мной в Большом театре России в Москве. Это инженер! Не каждый хореограф с профильным образованием может этим гордиться.

— Я подозреваю, что у нас количество танцовщиков высокого уровня не такое уж большое. Когда из твоего коллектива кто-то уходит, что ты чувствуешь?

— Долгое время я ощущал предательство. Потом я спросил себя: разве я собственник? Нет. Разве моя проблема в том, что я открываюсь людям и жду взаимности? Нет, все разные. Особенно жаль тех, кто работает с молодыми людьми в университете. Их набирают неопытными, учат всему, а к пятому курсу они становятся чуть взрослее — и их отпускают. Сейчас танцоры тоже уходят, но я научился относиться к этому спокойнее. Возможно, это возраст. Мне немного жаль людей, которые не живут творчеством. Кажется, они лишают себя радости, вкуса жизни, новых ощущений и поиска смысла. Хотя у меня много друзей — технарей или бизнесменов, которые увлекаются искусством. Это более гармоничные люди.

— И это дополняет их профессию.

— Конечно!

— Профессию, которая, казалось бы, не имеет отношения к творчеству.

— Казалось бы. Как же попасть в корпорацию Google? Главное — креативное мышление. Однажды мне повезло помогать Борису ЭЙФМАНУ в постановке балета «РОДЕН». В сентябре я сфотографировал гримерку с надписью: «Борис Яковлевич ЭЙФМАН». А в феврале меня пригласили консультировать по модерну для спектакля, который позже стал «РОДЕНОМ». Я приехал и сел под станок. Когда он щелкал пальцами, нужно было вскочить, быстро что-то показать и снова сесть. В перерыве я сказал: «Я УЕЗЖАЮ». Я что-то придумал, немного потанцевал и сел. ЭЙФМАН чуть не вышел из себя и почти психанул на танцоров. Но в каждом зале были камеры, и он увидел мои репетиции. Один из его танцоров, Олег ГАБЫШЕВ, подошел ко мне и предложил: «Дима, давай я буду ходить к тебе вместо занятий классикой». Мы начали репетировать, в том числе работал над соло из «ЧАЙКИ». Перед моим отъездом он закрыл нас в маленьком зале, и мы дорабатывали номер.

— Скажи, почему постановку «Ничего общего» (они же – «гуси») считают чем-то революционным в современном танце Беларуси?

— Этот номер — настоящее хулиганство. Мои танцоры, исполнители народных танцев, удивились, что это вообще можно танцевать. Но, по сути, это народный танец с характерными движениями.

— А нет ли самообмана у зрителя? Что его заводит? Музыка?

— Заводят нестыковки. Ведь многие приезжают в Витебск с мыслью: «Я художник, вы меня не поняли…»

— Давай не «все».

— Многие режиссеры так делают. Для меня же важно было, чтобы зрители смеялись. Это детская песня, но танцовщики двигаются очень серьезно. Они используют новую технику: носок — это лицо, а пятка — затылок. Почему называется «НИЧЕГО ОБЩЕГО»? Потому что постсоветская современная хореография сильно отличается от европейской или американской.

— Ну, прям уж.

— Это мое размышление в этом произведении, я не утверждаю это как истину. Первая часть — это такой квадрат, минимализм.

— Как будто немецкий танец-модерн 1970-х.

— Твоя ассоциация понятна. Квадрат — это пространство, где живут два гуся. Они словно пытаются собрать себя, их головы и ноги меняются местами. В итоге получается гуманоид. Первая часть номера длится 7–9 минут и всегда по-разному. В современных западных танцах нет деления на номера, там одноактный балет, который идет полчаса. А у нас осталось советское наследие: либо большие балеты в академических театрах, либо концертные номера. Даже здесь нет ничего общего. Танцоры исполняют лексику под детскую песню, и это удивительно сочетается. Первое название номера было «ЧТО РУССКОМУ ХОРОШО, ТО НЕМЦУ СМЕРТЬ» — русская поговорка. Пять лет я подавал заявку на фестиваль в Ганновере, и наконец нас взяли. Конкурс был очень мощным: было 300 заявок, выбрали 30. Участниками были Королевский балет Испании, Королевская академия Англии, театр из Японии и другие. А внизу — наш Театр танца DOZSKI из Беларуси. Все танцоры были очень сильными. На конкурсе были первая премия и премия критиков. Мы получили премию критиков с формулировкой «ОТКАЗ ОТ СОВЕТСКОГО ПРОШЛОГО», когда в конце отбрасываем красные носки. Напомню, первое название номера было «ЧТО РУССКОМУ ХОРОШО, ТО НЕМЦУ СМЕРТЬ», но они решили так. А мы танцуем под «ЖИЛИ У БАБУСИ ДВА ВЕСЁЛЫХ ГУСЯ».

— Ты вообще счастливый человек?

— Самый. Я живу свою счастливую жизнь. И это не значит, что нет грусти, печали, проблем и бед. Нет, я счастливый человек. Работаю, когда хочу, делаю любимое дело, у меня прекрасная семья, здоровые родители. Я счастливый человек.